Читаем онлайн «Я из России. Прости» 3 cтраница

все переострить,

и весь табак перекурить,

и перепить весь чай, весь кофе,

и переусмирить всю прыть,

и перевыжить в катастрофе,

где два сигнальные флажка

вдруг не заметили друг друга —

и жизнь, насмешница, хитрюга,

их разбросала на века.

Воспоминаньями сорить,

к чужой судьбе себя готовить…

вот только б встретиться, а то ведь

так и не переговорить.

***

Книжная лавка. Путан забастовка.

Временной власти вердикт.

Первая главка. Последняя главка.

Путь напрямую. Улыбка. Уловка.

Но это ещё не моя остановка,

мне ещё не выходить.

Улочек и площадей подтасовка:

лжив их порядок и дик.

Дичи доставка. Подков перековка.

Всюду мерещатся Кэрролл и Кафка.

Но это ещё не моя остановка,

мне ещё не выходить.

Спросишь небрежно: почём у вас травка?

Даром, — ответит бандит.

Как-то всё глупо и как-то неловко:

лампочка гаснет, и рвётся верёвка,

но это ещё не моя остановка,

мне ещё не выходить.

***

Он погасил задолженность за свет —

за этот свет, сказав: «На этом свете

за свет задолженности больше нет,

а там — посмотрим».

Он держал в секрете

намерения скучные свои,

но разобрал и выбросил бумаги,

сказал звонку у двери не звони,

полил цветы и приспустил все флаги.

Решил было постричь кусты в саду,

да поздно: в тот же миг настала осень,

снял с неба одинокую звезду,

недолго повертел в руках и бросил.

Вернулся в дом, сиявший чистотой,

рассеянно присел на край дивана,

нашёл два слова в голове пустой,

и это были карма и нирвана.

Вздохнул бы, да не знал, о чём вздохнуть.

Чуть задержался у иконостаса,

перекрестился: как бы в добрый путь —

и вышел. И в конце концов, остался.

***

Всё вернётся когда-нибудь снова, Вы говорите?

Ничего никуда не исчезнет, Вы говорите?

Что ж, давайте-ка выкурим с Вами по сигарете:

иногда просто нужно довериться сигарете…

Ну конечно же всё вернётся, а как иначе?

Ничего никогда не изменится, кто бы спорил…

И мы встретимся с Вами на этой же самой даче —

обсуждая всё тот же вопрос: в чём неправ Тригорин.

Будут так же бомбить — Украину не Украину,

будет ветер нести стаи беженцев издалёка.

Будет так же соседская внучка насиловать окарину,

на которой бедняжка училась играть полвека…

Прибежит пацанёнок с винтовкой — не настоящей,

пригрозит, что сейчас превратит всех гостей в окрошку,

и все взрослые тут же послушно сыграют в ящик —

понарошку, Вы что!.. пока ещё понарошку.

Вдруг заглянет коллега, отпущенный на свободу:

отсидел по доносу — скрывал, мол, что он японец…

вообще же, стоял за победу — за нашу победу,

поклянётся нам в этом, всплакнёт — и уйдёт, непонят.

Ничего не изменится, в общем, — всё повторится,

и никто не посмеет рубить нашу жизнь под корень.

Приезжайте опять — эдак лет через двести-триста:

разберёмся с Тригориным, в чём там неправ Тригорин.

***

в облике не своём

голосом не своим

партию не свою

как же мы так живём

как же мы так стоим

как же я так пою

я же так не умел

я же так не любил

я же так никогда

я бы поставил смайл

я бы испортил бал

дамы и господа

это напутал джинн

это попутал бес

это приснился сон

это не наша жизнь

это свихнулся босс

это порхает слон

нам подменили дом

подкоротили шаг

тáк вот и я уйду

с прошлым едва знаком

с нынешним на ножах

с будущим не в ладу

***

Пора поменять имя — наследуя древним японцам,

обычно менявшим имя, меняя форму письма.

Не стать ли мне Румпельштильцхен — или хотя б Рапунцель?

А форма письма, пожалуй, давно поменялась сама:

мои ускакали кони, мои расшатались туры,

и, как две пустых стеклотары, офицеры лежат в пыли…

Ах, оставить бы это поле, но я слишком люблю повторы,

боже, как я люблю повторы — куда б они ни вели:

эти «дважды в одну реку», эти «трижды в одну лужу»,

когда память кричит криком — и отчаян её глас!

Погоди, я и сам знаю, погоди, я и сам вижу,

погоди, я и сам сдамся, но… эх, раз да ещё раз!

Только волны бы набегали — и за краешек перелили,

и, не зная, что перелили, продолжали плескать во тьму!

Я люблю эти переливы, я люблю эти параллели —

эту тетрадь в линейку, эту тетрадь по письму,

это упорство мэтра, эту честность и тщетность метра,

эту неотменимость утра и его беспощадный свет,

эту сказку про рыбака и рыбку, эту бабу у разбитого корыта,

эту роскошь возврата — туда, куда возврата нет.

***

Ничего мне не надобно, рыбче,

ничего мне не надобно… робче

всех на свете склоняю чело,

не заказывая — ничего.

Не заказывая, не завязывая,

ибо жизнь — одноразовая —

скоро-скоро сорвётся с крючка

и — пока!

Столько много мы тут надурили,

столько много нам тут надарили,

что последних трёх тактов кадрили

дожидаться уже невтерпёж,

и они от меня не зависят,

но висят в ослепительных высях —

там, где пламя чудак один