РуЛиб - онлайн библиотека > Шелест Михаил > Самиздат, сетевая литература > Филарет – Патриарх Московский > страница 2
Читаем онлайн «Филарет – Патриарх Московский» 2 cтраница
- 1234 . . . последняя (8) »
наместниками.
Мне нравилось и драться на палках, и считать деньги, но первому, мне казалось, научиться было значительно легче, чем второму, поэтому я решительно выбрал второе.
Освоить науку казначея оказалось не просто. Когда дед впервые ввёл меня в склад государевой казны, я наивно полагал, что увижу серебро и золото-бриллианты. Однако в казне лежало всё, что угодно, но не драгоценные металлы и каменья. Ткани, меха и одежда, оружие и посуда, слитки меди и олова, зерно. И это всё, как оказалось, не просто лежало и хранилось, а находилось в обороте. С государевой казной расплачивались рухлядью, и казна платила тем же.
Положив передо мной приходную и расходную книги, дед, пока я листал пергаментные листы и отмахивался от нагло летающей вокруг меня моли, смотрел на меня вызывающе снисходительно. Увиденное меня «убило». Понять сколько в казне богатств из книг было невозможно и я «ляпнул»:
— Дед, а почему вы не используете двойную бухгалтерскую запись? — спросил я.
— Двойную бух… э-э-э… запись? — переспросил он, выплюнув залетевшую ему в широко открытый от удивления рот противную бабочку. — Откуда ты знаешь про двойную купеческую запись?
— Я не знаю. Просто подумал, что, если писать двумя столбцами — слева доход, а справа расход, — было бы понятнее, чем читать: «от купца такого-то поступил налог такой-то, а такому-то выдано из казны две меры овса».
— Ха! Умник! То-то и оно! Если бы тут были только деньги. С ними просто. Туда-сюда, плюс-минус… А попробуй посчитай и оцени эту рухлядь на момент приёма, или выдачи!
Дед вытер пот со лба и осёкся, вытаращив на меня глаза.
— Но откуда ты знаешь про это? Не поверю, что сам додумался. Кто научил?
— А что тут думать? — хмыкнул я. — Так, просто, понятнее. А материальные ценности должно учитывать отдельно, как товар. На каждую операцию завести свои счета. Поставки, например, проводятся по дебету десятого счёта и кредиту шестидесятого…
— Что-что? — переспросил дед и ещё шире раскрыл рот. — Какой ещё счёт?
Раскрыл рот и я, поняв, что несу, какую-то несусветную и непонятную мне самому чушь. Это было четыре года назад. И тогда я даже не помню, как выкрутился. Я просто закрыл глаза от страха, а что потом говорил мой рот я тогда не понимал. Сейчас, да, я понимаю, что тогда говорил и кто я вообще. А тогда… Ужас чего я натерпелся.
Дед тогда просто взял меня за руку, молча вывел из каземата, как он называл казначейские подвалы, и наподдал мне ладонью пониже спины. Я же, получив ускорение, прибежал из кремля к себе во двор и уселся под большую раскидистую липу, уже набиравшую цвет. Под звуки шуршания и звона крыльев перелетающих и ползающих по цветкам пчёл, шмелей и мух, я принялся размышлять, доставать из памяти и складывать «пазлы» моей жизни.
Как обычно, закрыв глаза, думать получалось лучше всего, но что это со мной случилось в дедушкином каземате я тогда так и не разобрался. Всплывали в голове упорядоченные знания «бухгалтерского учёта», но откуда они появились, я не знал.
С тех пор я стал не просто пользоваться своей способностью всё быстро и легко запоминать, что оказалось совсем не так, и воспроизводить, закрыв глаза, но и копаться в памяти, анализируя свои знания. Оказалось, что многое из того, что я вроде как изучил, совсем не соответствовало тому объёму знаний, который был у меня. Оказалось, что я ещё до начала обучения меня греком знал латынь, арифметику, географию и историю государств и не только, кстати, российского. А ещё я знал, и очень неплохо: зоологию, биологию, химию, физику, астрономию, высшую математику, юридическое право и экономику и главное — английский и русский языки. Но самое странное, что тот русский язык, что находился у меня глубоко в голове, в корне отличался от того письма и произношения слов, которым обучал меня грек-репетитор.
Дед сам появился в нашем доме через три дня после казуса. Я увидел его поднимающимся по отдельному лестничному переходу в мужскую «половину», когда, так же, как и в первый день свержения с «олимпа», сидел под тенью липы. Меня дед не заметил и когда они вместе с отцом вышли на крыльцо, отец громко позвал меня:
— Федька! Федька! Ты где, леший тебя забери?!
— Тут я, тятя! — крикнул я, чуя беду.
— Подь сюды, оголец! Ты почто деда в искус ввёл словесами дерзновенными?! Я вот тебе! Сей же час велю на конюшню свести, да розог отсчитать!
— За что, тятя?! — возмутился я, прячась за ствол липы. — Не дерзил я деду!
— А сейчас, что творишь? Мне дерзить? Поперёк тятьки базлаш!
Я увидел, как дед тронул отца за плечо и тот замолк. Они спустились по лестнице вниз, подошли ближе и дед негромко сказал:
— Со мной пойдёшь. У меня жить будешь, науку казначейскую познавать. Хочешь?
Я, видя, что отец, стоя за спиной старика, недовольно скривился, пожал плечами.
— Я ещё лошадей люблю и сабельный бой. Есть у тебя в конюшнях лошади и людишки к оружию приученные?
Ховрин улыбнулся и подойдя, и взъерошив мои вьющиеся волосы, приобнял меня за
- 1234 . . . последняя (8) »