Читаем онлайн «Книга хожений. Записки русских путешественников XI-XV вв» 2 cтраница

партии» указывал: «выступление политического
протеста под религиозной оболочкой есть явление, свойственное
всем народам, ыа известной стадии их развития, а ие одной
России» (Ленин В. И. Полы. собр. соч., т. 4, с. 228). Художественное
своеобразие этой литературы заключалось прежде всего в
простоте стиля и назидательной тенденциозности. Древнерусские
писатели вообще и в частности писатели-путешественники считали своей
обязанностью, выражаясь современным языком, быть
тенденциозными и назидательными. В этом смысле тенденциозны и все
лучшие древнерусские хожения. Однако под покровом ныне
безвозвратно ушедшей в прошлое религиозной и политической
идеологии в них отразилась нравственная и художественная мудрость
народа, глубокий патриотизм, которые не исчезают бесследно с
ушедшими из жизни поколениями людей и которые ие вдруг
раскрываются современному человеку, воспитанному на иной системе
идейных и художественных взглядов.
Великие произведения всегда художественно мудры. Нам
представляется, что хожения игумена Даниила и купца Афанасия
Никитина принадлежат к числу великих, уникальных
произведений нашей отечественной литературы по своей глубокой
человечности, искренности и простоте повествования. Иногда полезно
прочитывать произведения различных веков в сравнительном
сопоставлении, чтобы понять и своеобразие и художественную силу
этих произведений.
В очерках большого русского писателя начала XX века,
великолепного мастера художественного слова И. А. Бунина «Тень
птицы», названных писателем «путевыми поэмами», изображаются
те же места христианского Востока (Константинополь, Иерусалим,
Палестина, Ливан), которые нашли свое описание в древнерусских
паломнических хожениях. В частности, много тематических
перекличек у И. А. Бунина, писавшего это в 1907 1911 годах, с
«игуменом Русской земли» Даниилом, писавшим в 1104 1107 годах.
Приведем отрывки из их произведений.
Бунин рисует утренний пейзаж Мертвого моря: «Мертвеннотихо. Впереди пепельно-серые дюны, кое-где жесткий, осыпанный
солью кустарник. Небо здесь так просторно, как нигде: нигде нет
долины, столь глубокой, как эта, и нигде не кроется так долго за
горными вершинами солнце, как за ровной стеной Моава. Чуть ие
в самом зените тает алая звезда Венеры. Ио и до нее уже
достигает свет, охвативший полвселениой, сухой,
золотисто-шафранный свет, на котором так нежио-сиреиева заступившая весь восток
горная громада. Одно Мертвое море прячется от света. Воп оно
7
у самого подножия ее, за тем голым побережьем, что белеет
вдали, вправо. Ясно виден и обманчиво близок кажется северный
залив. Но синеет он тускло, свинцово...
«Символ страшной страны сей море Асфальтическое»,
говорили когда-то. Страх внушает она пилю римам и доныне,
трижды проклятая
трижды благословенная. Мало совершивших
путь по всей извилистой стремиинѳ Иордана с его зноем и
лихорадками. Ио еще меньше тех, что пускались в заповедные асфальтические воды. Легче, говорили они, пройти все океаны земные,
чем это крохотное море, черные прибрежные утесы которого
неприступно круты, пугают глаз человекоподобными очертаниями
и так смолисты, что могут быть зажжены как факелы, море,
дно которого столько раз трескалось от землетрясений и
выкидывало на поверхность те таинственные вещества, что служили
египтянам для сохранения мертвых от тлена, море, жгуче-соленое,
горькие волны которого тяжки, как чугун, и в бурю, «покрытые
кипящим рассолом», потрясают берега своим гулом, между тем
как пламенный ветер до самого Иерусалима мчит столбы песку
и соли... Длится и все светлее становится золотисто-шафранное
аравийское утро. Толкут и толкут копыта твердую,
растрескавшуюся дорогу. Но пи единая птица не взвилась еще с радостной
утренней песней над долиной. И, верно, ни единой живой души
и не встретим мы, кроме разве жадно-трусливой души кочевника
или гиены. Впереди, среди пустыни цвета пемзы, лента прииорданской зелени, чащи ив, тамарисков, камышей. Теперь, поздней
весной, нет даже пилигримов...
Полдень проводим у самого моря. Жутко звучит на его нагом,
ослепительно белом прибрежье это слово
полдень. Прииордаиские камыши и кустарники не смеют дойти сюда вместе с
Иорданом: далеко вокруг песчано-каменисто и покрыто солью, селитрой
то место, где сливается река с масленистой, жгуче-горькой и
тускло-зеленоватой водой асфальтической. На коралловые похожи те
как бы окаменелые ветви, что приносит сюда течение реки и что
снова, уже мертвыми, выкидывает море. В знойно-мглистой дали
теряется оно на юге».
А вот как говорится об этом же море в хожении Даниила:
«А от Иерихона до Иордапа 5 верст великих, все поровпу, в песце,
путь тяжек велми: ту бо мнози человецы задыхаются от зною
и умирают от жажды водныя. Ту бо есть море Содомское близ
пути того, исходит же дух знойный и смердящ из моря того, яко
из пещи