Читаем онлайн «Прыжок» 13 cтраница
ползуна.
Двести шесть – пять поморщился.
– Вот это было излишне!
В России профессиональное обучение космонавтике практиковалось с шестнадцати лет. Было, конечно, Гагаринское кадетское училище в Смоленске и Центр Циолковского в Калуге, где дети учились «космическим профессиям» с десяти лет. Горчаков считал это пустым баловством, пусть и романтичным – по статистике с космосом свою жизнь связывало меньше двадцати процентов выпускников. Сам он поступил в училище в шестнадцать, в последний момент выбрав между Владивостокским Глубоководным и Московским Аэрокосмическим. О решении своем он никогда не жалел, но был убежден, что в десять лет планировать жизнь невозможно. Были у них в училище ребята из Смоленска и Калуги – ничем особенным они не выделялись, подготовкой не блистали, хоть и надували поначалу щеки, рассказывая о традиционном одиночном орбитальном полете и выпускной лунной миссии. Так что американский подход – непрерывный цикл обучения с девяти до семнадцати лет, точно так же, как европейский, при котором подготовка начиналась в одиннадцать, по мнению Горчакова, были последствиями элитарного англосаксонского подхода к образованию, когда детей стараются как можно раньше выпихнуть из дома для обретения полезных в жизни социальных связей. Впрочем, благодаря русской неспешности, Валентин подружился с Матиасом – тот тоже решил стать космонавтом лишь в пятнадцать лет, и выбор русского училища был для него последним шансом на достойное образование. Но сейчас, разговаривая с «откатившейся» к одиннадцатилетнему возрасту Лючией, он впервые подумал, что в американском подходе тоже есть какой-никакой смысл. Вот как бы он сам себя вел, внезапно очнувшись во взрослом теле, в глубоком космосе, в окружении незнакомых людей – и с разумом одиннадцатилетнего пацана? Да разревелся бы, без всяких сомнений. А вот Лючия, после короткой паники, вызванной, похоже, в первую очередь тем, что она пришла в себя голой, на удивление быстро собралась. И после того как Мегер помогла ей одеться и напоила какао, вела себя достойно. Сидела на кушетке, держа в руках кружку, и очень старательно отвечала на вопросы. – Были гонки на картах. Я очень хотела победить, – рассказывала она. – Алекс был первым, но я думала, что стану второй. – Ты пришла третьей, – пробормотала Мегер. – Очень достойно для девочки, которая не специализируется как пилот. – То есть я не разбилась? – уточнила Лючия. – Нет. Взяла третье место. Хорошо училась… хотя мне кажется, что твои кулинарные навыки не соответствуют высокой оценке… – Мегер хмыкнула. – Мы опоздали на «Техас», где должны были пройти практику. Вместо этого попали на «Твен», к командиру Горчакову. Лючия с интересом посмотрела на Валентина. Потупила глаза. Потом спросила: – А я кто? – Специалист по системам жизнеобеспечения, – с ноткой удивления произнесла Мегер. – Я хотела перевестись на инженера двигательных систем, – вздохнула Лючия. – На третьем курсе… – Видимо, ты передумала, – сказала Мегер терпеливо. – Или не прошла экзамен. А чем тебе не нравится специалист жизнеобеспечения? – Я пошла на этот курс, потому что у меня высокий балл за внешность, – откровенно сказала Лючия. – На другие курсы не проходила. Но специалисты по жизнеобеспечению… мама говорит, что туда идут девушки вольного поведения. Мама говорит, это место для baldracca.[5] Тетушка Бьянка с ней спорила, это была ее профессия в молодости… Валентин даже поперхнулся. Ничего особо грубого сказано не было, но в сочетании с невинным детским выражением лица Лючии и ее более чем сексапильной внешностью… В общем, прозвучало странно. – И вовсе не обязательно, – сказала Мегер. – Психологический климат в экипаже вовсе не обязательно поддерживать таким путем! В любом случае, ты выбрала именно эту профессию. – Но ведь я теперь все забыла? – с надеждой произнесла Лючия. – Можно мне чему-то другому научиться? – Я подумаю над этим, – решила Мегер. – Сейчас я отведу тебя в каюту, отдохнуть и ознакомиться с событиями нашего полета. Думаю, Марк подготовит краткий и точный пересказ событий. – Марк – наш искин? – спросила Лючия и захлопала ресницами. – Кажется, я помню, что искина зовут Марк! – Вот видишь, детка, кое-что вспоминается, – сказала Мегер. – Пойдем. – Разрешите идти, командир Горчакофф? – спросила Лючия. Правила субординации кадеты явно учили хорошо и с первого года обучения, а вот в произношении русских фамилий путались. – Свободны, кадет Д’Амико, – разрешил Горчаков. Лючия поставила кружку и вместе с Мегер вышла из медотсека. – Блин, ну и дела, – пробормотал Гюнтер. Покачал головой. – Scheiße…[6] – Вынужден согласиться, – сказал Горчаков. – Простите, командир. – Соколовский достал из-под столика припрятанную бутылку, допил воду из стакана и щедро налил себе польской водки. – Я старый никчемный дурак.
В России профессиональное обучение космонавтике практиковалось с шестнадцати лет. Было, конечно, Гагаринское кадетское училище в Смоленске и Центр Циолковского в Калуге, где дети учились «космическим профессиям» с десяти лет. Горчаков считал это пустым баловством, пусть и романтичным – по статистике с космосом свою жизнь связывало меньше двадцати процентов выпускников. Сам он поступил в училище в шестнадцать, в последний момент выбрав между Владивостокским Глубоководным и Московским Аэрокосмическим. О решении своем он никогда не жалел, но был убежден, что в десять лет планировать жизнь невозможно. Были у них в училище ребята из Смоленска и Калуги – ничем особенным они не выделялись, подготовкой не блистали, хоть и надували поначалу щеки, рассказывая о традиционном одиночном орбитальном полете и выпускной лунной миссии. Так что американский подход – непрерывный цикл обучения с девяти до семнадцати лет, точно так же, как европейский, при котором подготовка начиналась в одиннадцать, по мнению Горчакова, были последствиями элитарного англосаксонского подхода к образованию, когда детей стараются как можно раньше выпихнуть из дома для обретения полезных в жизни социальных связей. Впрочем, благодаря русской неспешности, Валентин подружился с Матиасом – тот тоже решил стать космонавтом лишь в пятнадцать лет, и выбор русского училища был для него последним шансом на достойное образование. Но сейчас, разговаривая с «откатившейся» к одиннадцатилетнему возрасту Лючией, он впервые подумал, что в американском подходе тоже есть какой-никакой смысл. Вот как бы он сам себя вел, внезапно очнувшись во взрослом теле, в глубоком космосе, в окружении незнакомых людей – и с разумом одиннадцатилетнего пацана? Да разревелся бы, без всяких сомнений. А вот Лючия, после короткой паники, вызванной, похоже, в первую очередь тем, что она пришла в себя голой, на удивление быстро собралась. И после того как Мегер помогла ей одеться и напоила какао, вела себя достойно. Сидела на кушетке, держа в руках кружку, и очень старательно отвечала на вопросы. – Были гонки на картах. Я очень хотела победить, – рассказывала она. – Алекс был первым, но я думала, что стану второй. – Ты пришла третьей, – пробормотала Мегер. – Очень достойно для девочки, которая не специализируется как пилот. – То есть я не разбилась? – уточнила Лючия. – Нет. Взяла третье место. Хорошо училась… хотя мне кажется, что твои кулинарные навыки не соответствуют высокой оценке… – Мегер хмыкнула. – Мы опоздали на «Техас», где должны были пройти практику. Вместо этого попали на «Твен», к командиру Горчакову. Лючия с интересом посмотрела на Валентина. Потупила глаза. Потом спросила: – А я кто? – Специалист по системам жизнеобеспечения, – с ноткой удивления произнесла Мегер. – Я хотела перевестись на инженера двигательных систем, – вздохнула Лючия. – На третьем курсе… – Видимо, ты передумала, – сказала Мегер терпеливо. – Или не прошла экзамен. А чем тебе не нравится специалист жизнеобеспечения? – Я пошла на этот курс, потому что у меня высокий балл за внешность, – откровенно сказала Лючия. – На другие курсы не проходила. Но специалисты по жизнеобеспечению… мама говорит, что туда идут девушки вольного поведения. Мама говорит, это место для baldracca.[5] Тетушка Бьянка с ней спорила, это была ее профессия в молодости… Валентин даже поперхнулся. Ничего особо грубого сказано не было, но в сочетании с невинным детским выражением лица Лючии и ее более чем сексапильной внешностью… В общем, прозвучало странно. – И вовсе не обязательно, – сказала Мегер. – Психологический климат в экипаже вовсе не обязательно поддерживать таким путем! В любом случае, ты выбрала именно эту профессию. – Но ведь я теперь все забыла? – с надеждой произнесла Лючия. – Можно мне чему-то другому научиться? – Я подумаю над этим, – решила Мегер. – Сейчас я отведу тебя в каюту, отдохнуть и ознакомиться с событиями нашего полета. Думаю, Марк подготовит краткий и точный пересказ событий. – Марк – наш искин? – спросила Лючия и захлопала ресницами. – Кажется, я помню, что искина зовут Марк! – Вот видишь, детка, кое-что вспоминается, – сказала Мегер. – Пойдем. – Разрешите идти, командир Горчакофф? – спросила Лючия. Правила субординации кадеты явно учили хорошо и с первого года обучения, а вот в произношении русских фамилий путались. – Свободны, кадет Д’Амико, – разрешил Горчаков. Лючия поставила кружку и вместе с Мегер вышла из медотсека. – Блин, ну и дела, – пробормотал Гюнтер. Покачал головой. – Scheiße…[6] – Вынужден согласиться, – сказал Горчаков. – Простите, командир. – Соколовский достал из-под столика припрятанную бутылку, допил воду из стакана и щедро налил себе польской водки. – Я старый никчемный дурак.
Конец ознакомительного отрывка