Читаем онлайн «Распылитель Пухольского» 11 cтраница

ему незнакома, а вот молодой статный брюнет…

В памяти всплыла ночь, когда они только наладили распылитель, и отправляли в него привезенных, не дожидаясь утра. А фамилия брюнета была… нет, не вспомнить. Но левый эсер — точно!

А это могло означать… Что это могло означать, Богоробов сформулировать не мог. Вернее, мог, но уж больно страшно звучали слова «контрреволюционный заговор».

— Эй, студент! — негромко окликнул комендант Пухольского. Тот отмахнулся, продолжая тыкать пальцем в планшетку и что-то рассматривать на ней. — Раз уж я тебе всё, как на духу, то может, и ты мне объяснишь, что происходит? Откуда ты знаешь, когда я должен помереть, зачем ты нам свою аппаратину вместо верных трехлинеек подсунул, зачем бывшим студентом прикидывался?

— Ну, вообще-то, я бы лучше молча тебя обратно отправил, — задумчиво пробормотал Пухольский и поморщился. — Только ведь ты сдуру обратно в распылитель полезешь. Или к начальству с докладом побежишь. Так ведь?

Богоробов подумал и кивнул.

— Вот видишь. А это значит, что сектор пять-восемнадцать прикрыть придется. И возиться потом с корректировкой, утечку информации ликвидировать. Ужас! А нам нужно, чтобы до пятнадцатого мая следующего года все на твоем пункте оставалось, как есть. Две с половиной тысячи человек нужно ещё переправить.

— Так я и думал, — с удовлетворением произнес комендант. — Шпион ты! Контра недобитая! Смастерил машинку, и рад-радехонек, что чекистов обманул и буржуев от революционного возмездия уберег.

— Не одних буржуев, — пожал плечами Пухольский. — Вон ребята с третьей станции прямо сейчас принимают людей, расстрелянных деникинцами.

— Но тогда зачем?

— Не зачем, а почему, — отрезал Пухольский. — Думаешь, светлое будущее, за которое вы так рьяно боролись, становилось светлее оттого, что сотни тысяч, миллионы людей в муках погибали? Вы истребляли друг друга во имя каких-то идеалов, а нам расхлёбывать пришлось. Каждое убийство, каждая казнь, каждая сгубленная кем-то жизнь — черное пятно на ментальном поле планеты. Изувечили, его, как могли. Хотя, что ты понимаешь в ментальном поле… Короче, загнали вы нас в тупик.

— Кого это — вас? — злобно поинтересовался Богоробов, оглядываясь.

— Потомков! — одновременно с ним разозлился Пухольский. — Тех, кто вслед за вами приходил в мир, больной прошлой ненавистью и страданиями! А ведь ещё после вашего красного террора сколько было…

— Чего было?

— Узнаешь. Позже. Изменить прошлое нельзя. Вернее, можно, но доказано — это ещё больше навредит будущему. Но если нельзя избежать массовых убийств в прошлом, то тех, кто погибал, спасти можно.

— Всех? — Богоробов вспомнил порубленных белоказаками мальчишек из отряда Никольцева, расстрелянных рабочих в Самаре, и задумался.

— Именно, что всех. Без классовых и идеологических различий, без разделения на жертв и палачей, всех. Так что наследство нам от вас досталось… Вы мечтали, что мы будем жить, как у Христа за пазухой, на Марсе яблони разводить и по выходным на машине времени путешествовать ко двору короля Артура. А нам пришлось практически все планетарные ресурсы употребить на спасение людей. Те же машины времени, — он махнул рукой в сторону торчащего посреди поляны распылителя. — Видел бы ты, какими наши миссионеры возвращаются из Бабьего Яра или Пирл-Харбора… Но если мы можем это делать, то будем спасать.

Пухольский замолчал, мрачно уставившись на кустик одуванчиков у своих ног. Вдалеке звенел детский смех.

Богоробов тоже молчал. Потом глухо спросил:

— Какой тут у вас нынче год?

И услышал: — Две тысячи четыреста шестьдесят третий.

— И коммунизма на Земле нет?

— Нет, и никогда не было. Ни на Земле, ни тут.

— А это — не Земля? — Богоробов поднял глаза к небу, в синеве которого плыли забавные барашки облаков и летала то ли большая птица, то ли аэроплан.

— Это — Альтер-Земля, — коротко ответил Пухольский. — Альтер-Земля с альтер-историей.

— Понятно, — ответил Богоробов, хотя мало что понял. Но впервые в жизни он вдруг ощутил, что у него есть сердце. Оно вдруг заныло, словно сдавленное чужими холодными пальцами, и стало медленно падать вниз. К горлу подступила тошнота. Пухольский посмотрел на него встревожено, но ничего не сказал. Помолчали.

— И что мне теперь делать? — наконец спросил Богоробов.

— Да то же, что и раньше. Вернешься в своё время, и всё пойдет по-прежнему.

— А если всё-таки Кривцову доложу?

— А кто тебе поверит? Решат, что после контузии галлюцинациями страдаешь, — Пухольский криво улыбнулся. — Был у нас случай… Впрочем, неважно.

Раздалось тихое треньканье, наподобие телефонного звонка. Пухольский глянул на планшетку, что-то нажал на ней.

— Мне пора? — комендант старался, чтобы его голос звучал спокойно, и не смотрел по сторонам.

— Да, пора уже. Переход уже свободен.

Богоробов, сутулясь и хромая больше обычного, пошел к распылителю, чувствуя, как внутри вместо сердца