Читаем онлайн «Дневник» 2 cтраница
- 1234 . . . последняя (145) »
гонораром,
Плещеев устроил ему бесплатный проезд в почтовом вагоне;
когда отправлялся в Петербург искать место секретаря
редакции, тот же Плещеев дал ему теплое пальто, так как
своего у Суворина не было, а пришлось ему ехать в третьем
классе, в истопленном вагоне; произведения его запрещались
цензурой; за передовую статью в „Русском Инвалиде“, где он
рассказал о бале у киевского губернатора, что на балу этом
присутствовали публичные женщины, Суворин был притянут к
7
ответственности по распоряжению Александра II; сотрудничая
у Н. Г. Чернышевского, был им принимаем; по заказу
Л. Н. Толстого писал книжки для яснополянских крестьян, и
Толстой лично приносил ему, Суворину, гонорар. Словом,
долгое время А. С. Суворин был человек человеком; вел
тяжелую жизнь труда и лишений: в газете Башмакова работал
с 10-ти утра до 3-х ночи, писал фельетоны, составлял заметхи,
делал „хронику“, писал театральные рецензии, читал
корректуру объявлений; проще говоря, прошел суровую школу
чернорабочего в газетном деле. А когда развернул свое „Новое
Время“ во влиятельный орган, стяжал „славу“ и громадное
состояние на публикациях предлагавших свой труд кухарок и
прислуг — оказался в плену: его захлестнули влиятельность и
богатство. Уже другие стали заботиться об его славе, о нем
стали радеть сановные люди, которым он был крайне нужен,
как рупор. Они же несли ему новые богатства в виде разных
льгот и концессий, даже заискивали перед ним. Министры и
царедворцы искали Суворина и его газеты. И тут произошло с
Сувориным то же, что происходит в парламентарных странах
по сие время с так называемыми „левыми“ депутатами: они
становятся врагами тех, кому собирались посвятить свои
силы — они переходят на сторону врагов народа. Примеров
приводить не стоит, ибо их бесчисленное множество в каждой
стране, и в России в период гражданской войны их оказалось,
в частности, немало.
А. С. Суворин обрывает свою автобиографическую запись
такими словами: „Этак .записывать, много бы написалось...“ И
действительно многое мог бы рассказать о своем постепенном
падении А. С. Суворин, владелец крупнейшей газеты,
крупнейшего книжного издательства, выросшего на концессии,
данной ему правительством в виде книжных киосков на всей
сети российских железных дорог и водных путей. Когда в один
из своих литературных юбилеев Суворин узнал, что
правительство собирается преподнести ему от имени царя
какой-то важный орден, он в ужасе воскликнул: „Как вы не
понимаете, что вы этим погубите меня как журналиста“... Но
А. С. Суворин уже никак не мог предотвратить в 1912 году
возложения на его могилу надгробного венка от Николая II,
министерских сочувственных телеграмм „осиротевшей семье“ и
митрополичьих панихид. Опускаясь от Л. Н. Толстого и
Н. Г. Чернышевского до министров Николая II, обвеянный
впоследствии ладаном „иерархов”, которые со смаком вдыхали
чад и копоть сжигаемых в погромах еврейских местечек,
воспитав плеяду „нововременцев“, до сих пор изливающих в
8
столице последнего „славянского царя" в Белграде
зоологическую тоску по изжитой мертвечине царизма,
А. С Суворин, подобно блуднице, стыдящейся своего блуда,
жадно хватался за перо, чтобы с тоской и злобой записывать по
ночам всю доступную ему правду о ничтожестве окружавшей
его общественной среды. Ибо не одни бюрократы лебезили
перед влиятельнейшим журналистом Сувориным. Заискивали
перед ним и писатели, и художники, и актеры, и общественные
деятели не только в период суворинского либерализма, но
также во время нововременского „чего изволите". И Суворин
как бы нарочито выкапывает все отвратительное обо всех маломальски известных фигурах, будь то царь или писательобличитель.
„Всем сестрам по серьгам“...
Очень наблюдательный, много знавший, бывший в
знакомстве и переписке с выдающимися писателями Запада,
А. С. Суворин преклонялся только перед немногими
избранными. Благоговейные записи мы находим в его
,Дневнике" лишь о Толстом, Достоевском и Чехове. Зато такие
„памятники" поставлены Сувориным при жизни многим
литературным и политическим знаменитостям, что те в гробу
перевернулись бы от приводимых им не характеристик, нет, —
фактов и фактов, кажется, бесспорных.
,Дневник А.С.Суворина" писан отдельными отрывками,
записи часто не более двух-трех строк, каждый день
зафиксировано все, останавливавшее его внимание в данный
момент, часто без всяких собственных заключений. Писано не
для печати. Суворинский ,Дневник", даже после его смерти не
допу!цен был бы к опубликованию, если бы в России не
произошло рабочей революции, убравшей со сцены старых
деятелей. Суворин это понимал и так и говорит в некоторых
местах о своих записях. Больше того, к концу жизни он сам
недоумевает, зачем он записывает, так как никому это-де не
будет интересно, никто этого не захочет
Плещеев устроил ему бесплатный проезд в почтовом вагоне;
когда отправлялся в Петербург искать место секретаря
редакции, тот же Плещеев дал ему теплое пальто, так как
своего у Суворина не было, а пришлось ему ехать в третьем
классе, в истопленном вагоне; произведения его запрещались
цензурой; за передовую статью в „Русском Инвалиде“, где он
рассказал о бале у киевского губернатора, что на балу этом
присутствовали публичные женщины, Суворин был притянут к
7
ответственности по распоряжению Александра II; сотрудничая
у Н. Г. Чернышевского, был им принимаем; по заказу
Л. Н. Толстого писал книжки для яснополянских крестьян, и
Толстой лично приносил ему, Суворину, гонорар. Словом,
долгое время А. С. Суворин был человек человеком; вел
тяжелую жизнь труда и лишений: в газете Башмакова работал
с 10-ти утра до 3-х ночи, писал фельетоны, составлял заметхи,
делал „хронику“, писал театральные рецензии, читал
корректуру объявлений; проще говоря, прошел суровую школу
чернорабочего в газетном деле. А когда развернул свое „Новое
Время“ во влиятельный орган, стяжал „славу“ и громадное
состояние на публикациях предлагавших свой труд кухарок и
прислуг — оказался в плену: его захлестнули влиятельность и
богатство. Уже другие стали заботиться об его славе, о нем
стали радеть сановные люди, которым он был крайне нужен,
как рупор. Они же несли ему новые богатства в виде разных
льгот и концессий, даже заискивали перед ним. Министры и
царедворцы искали Суворина и его газеты. И тут произошло с
Сувориным то же, что происходит в парламентарных странах
по сие время с так называемыми „левыми“ депутатами: они
становятся врагами тех, кому собирались посвятить свои
силы — они переходят на сторону врагов народа. Примеров
приводить не стоит, ибо их бесчисленное множество в каждой
стране, и в России в период гражданской войны их оказалось,
в частности, немало.
А. С. Суворин обрывает свою автобиографическую запись
такими словами: „Этак .записывать, много бы написалось...“ И
действительно многое мог бы рассказать о своем постепенном
падении А. С. Суворин, владелец крупнейшей газеты,
крупнейшего книжного издательства, выросшего на концессии,
данной ему правительством в виде книжных киосков на всей
сети российских железных дорог и водных путей. Когда в один
из своих литературных юбилеев Суворин узнал, что
правительство собирается преподнести ему от имени царя
какой-то важный орден, он в ужасе воскликнул: „Как вы не
понимаете, что вы этим погубите меня как журналиста“... Но
А. С. Суворин уже никак не мог предотвратить в 1912 году
возложения на его могилу надгробного венка от Николая II,
министерских сочувственных телеграмм „осиротевшей семье“ и
митрополичьих панихид. Опускаясь от Л. Н. Толстого и
Н. Г. Чернышевского до министров Николая II, обвеянный
впоследствии ладаном „иерархов”, которые со смаком вдыхали
чад и копоть сжигаемых в погромах еврейских местечек,
воспитав плеяду „нововременцев“, до сих пор изливающих в
8
столице последнего „славянского царя" в Белграде
зоологическую тоску по изжитой мертвечине царизма,
А. С Суворин, подобно блуднице, стыдящейся своего блуда,
жадно хватался за перо, чтобы с тоской и злобой записывать по
ночам всю доступную ему правду о ничтожестве окружавшей
его общественной среды. Ибо не одни бюрократы лебезили
перед влиятельнейшим журналистом Сувориным. Заискивали
перед ним и писатели, и художники, и актеры, и общественные
деятели не только в период суворинского либерализма, но
также во время нововременского „чего изволите". И Суворин
как бы нарочито выкапывает все отвратительное обо всех маломальски известных фигурах, будь то царь или писательобличитель.
„Всем сестрам по серьгам“...
Очень наблюдательный, много знавший, бывший в
знакомстве и переписке с выдающимися писателями Запада,
А. С. Суворин преклонялся только перед немногими
избранными. Благоговейные записи мы находим в его
,Дневнике" лишь о Толстом, Достоевском и Чехове. Зато такие
„памятники" поставлены Сувориным при жизни многим
литературным и политическим знаменитостям, что те в гробу
перевернулись бы от приводимых им не характеристик, нет, —
фактов и фактов, кажется, бесспорных.
,Дневник А.С.Суворина" писан отдельными отрывками,
записи часто не более двух-трех строк, каждый день
зафиксировано все, останавливавшее его внимание в данный
момент, часто без всяких собственных заключений. Писано не
для печати. Суворинский ,Дневник", даже после его смерти не
допу!цен был бы к опубликованию, если бы в России не
произошло рабочей революции, убравшей со сцены старых
деятелей. Суворин это понимал и так и говорит в некоторых
местах о своих записях. Больше того, к концу жизни он сам
недоумевает, зачем он записывает, так как никому это-де не
будет интересно, никто этого не захочет
- 1234 . . . последняя (145) »