Читаем онлайн «Живи, солдат»
- 1
Радий Погодин Живи, солдат
Посвящается Победе в Великой Отечественной войне
Рисунки И. Ушакова
© Погодин Р. П., наследники, 1985 © Ушаков И. Л., наследники, рисунки, 1985 © Оформление серии. АО «Издательство «Детская литература», 2021
В класс они вошли на руках. Своего веса Алька не чувствовал, шел, словно не было в природе земного тяготения. От ощущения легкости и необыкновенной прыгучести рождалась в груди щемящая, затрудняющая дыхание радость. Иногда сердце обмирало, будто он падал с крутизны. Его ладони шлепали по намастиченному полу, жирному, цвета вековой ржавчины. Нянечки разводили мастику горячей водой, размазывали ее по всей школе мешковиной, навернутой на швабру. Запах керосина никогда не выветривался – керосина и хлорной извести. Мастика шелушилась под ногами ребят, шаркающих, топочущих, приплясывающих; забивалась под одежду пыльцой, отчего белье при стирке покрывалось красной сыпью. Гнев матерей был стремителен и целенаправлен. Затылки трещали. Матери плакали. Ах, как легко шагается вверх ногами, словно кровь стала газом, газовым облаком, водородом! Возле учительского стола они подпрыгнули, сгруппировались в воздухе и распрямились, став на ноги в один звук. Завуч, высокий и тощий, Лассунский – фамилия такая, – остро глядел на них от задней стены и улыбался, все уже и уже растягивая свою улыбку. Все в нем было заострено: плечи, локти, колени. Длинные пальцы с крепкими чистыми ногтями треугольной формы. На голове седой вздыбленный кок, отчего и голова его казалась заостренной. В руках острая пика, изготовленная из заморского дерева, – указка, безукоризненно точная – Лассунский даже из-за спины попадал ею в нужную точку на карте. – Браво! – сказал Лассунский. – Братья Земгано. Двойное сальто в ночные тапочки. Через Ниагару с бочонком пива. Браво! Классу разрешаю похлопать. Класс изменил им в одну секунду. (Сорок предателей.) Громко затрещали восемьдесят ладошек. (Очень весело дуракам.) Завуч Лассунский поднял пику. – Имена у них вполне цирковые – Гео и Аллегорий. Придумаем им фамилию. – Сальтомортальские! – выпискнул Люсик Златкин. Краснея прыщавенькой рожицей и суетливо оглядываясь, Люсик пробормотал в нос: – А что, подходяще и без претензии… И необидно… Поднялась Вера Корзухина – высокая, осанистая, бесстрастная, как Фемида. – Нужно вызвать родителей. Распоясались! (Что она, спятила?) Вера Корзухина растворилась в оранжевом вихре. На ее месте бамбуком закачался Лассунский. – Ну-с? – задал он асмодейский вопрос. – Извините, мы думали, класс пустой. – Сегодня не воскресенье. – Мы другое думали. У директора разговор громкий, мы думали, вы в нем участвуете… Разрешите сесть? – Э-э, нет. Сей номер мы доведем до конца. Слушай мою команду. Тем же способом и тем же путем в обратном направлении, делай… Алле-е… Ап! Они сделали фляк[1] в стойку на руках, развернулись и пошли в коридор. Ладони прилипали к мастике. Запах керосина сушил глотку. Завуч шел рядом, приговаривая печально: – К директору, мальчики мои, к директору. К Андрей Николаевичу. В молодости завуч Лассунский плавал в торговом флоте, да заболел. Сойдя с флота, окончил факультет географии. Говорят, пику-указку он изготовил из тросточки, подаренной ему одной влюбленной пуэрториканкой. Мастика налипала на пальцы. Обжигала ладони. Запах керосина скарлатиной обметывал рот… Почему стена темная? Нет окон? Стена отгораживает что-то, от чего тоскливо и страшно. Возле директорского кабинета они упали. Лассунский сказал: – Слабаки! Не могли коридор одолеть. Сейчас я еще ваши знания проверю. Ребята (сорок предателей!) пузырем выпирали из класса. Громоздились в три яруса, наверно, придвинули к дверям учительский стол. От них истекал жар. Они что-то кричали, корчась от безжалостного восторга. Надвигалась стена, глушила их голоса и косо падала, падала… Он захрипел: – Исидор Фролович, это от керосина. Дышать тяжело… Потом появилась гудящая муха. Он удивился: – Исидор Фролович, зачем эта муха? Что ей тут надо? Услышал в ответ: – Выкарабкивается… Сознание из теплых, ярко окрашенных глубин памяти медленно восходило к реальности: брезентовый потолок слабо колышется, ветер пообдул плечо холодом. Муха гудит. Как в гитаре. Или в рояле. Осенью пахнет, влагой, лекарствами… Алька не чувствовал своего веса, ощущал, будто плывет он в покалывающем пару. Не хотелось двигаться, не хотелось расставаться с удивительной невесомостью, как не хочется вылезать ранним утром из нагретой постели. Алька глаза закрыл, отстраняясь этим от всего сущего. Очень близко и громко закричали птицы. В их голосах
Конец ознакомительного отрывка
- 1