Предисловие
Эта рукопись попала ко мне при весьма невеселых обстоятельствах, и уже одно это заставило меня отнестись к ее судьбе с должным вниманием. Автор текста — мой хороший знакомый NN, чье имя я не считаю возможным раскрывать для широкой публики. Дело в том, что мы с NN действительно были всего лишь хорошими знакомыми. Я сознательно не использую слова "друг", так как дружба предполагает известную степень откровенности и душевной близости в отношениях, тогда как в нашем случае это было совершенно не так. В силу некоторой замкнутости характеров мы с NN никогда не были так уж близки и открыты друг с другом, я ни разу не бывал в его доме и не приглашал к себе, общение наше ограничивалось служебной необходимостью, которая скрашивалась взаимной симпатией — но не более. И поэтому меня до крайности удивил телефонный звонок его супруги — разумеется, она представилась, и я вспомнил, что NN упоминал ее имя в наших с ним small talks1, равно как и имена детей и тот факт, что у него их двое: мальчик и девочка школьного возраста.
Супруга NN (ее имя я по понятным причинам также не считаю нужным предавать огласке) сообщила мне, что полгода назад NN скоропостижно скончался. На меня эта новость произвела крайне тяжелое впечатление: смерть ровесников вызывает в любом из нас совершенно естественный страх, а в нашем критическом мужском возрасте — за сорок — особенно. Но дело было не только в этом — я вдруг почувствовал себя виноватым перед NN: почти год мы не пересекались по делам, и за это время мне ни разу не пришло в голову позвонить ему или хотя бы написать текстовое сообщение, поинтересоваться на правах доброго знакомого, все ли в порядке… А человек за это время просто умер.
Разумеется, я выразил собеседнице необходимые в такой ситуации соболезнования, которые, к моему удивлению, были приняты без лишних эмоций: вообще, дама говорила весьма деловым тоном, как будто она позвонила в надежде продать мне страховку или абонемент в новый спорт-центр, а не для того, чтобы сообщить о смерти ее мужа и моего знакомого.
Затем она перешла, собственно, к делу: по ее словам, выбрасывая бумаги мужа (меня резануло слово "выбрасывая") она обнаружила папку, на которой был тщательно приклеен листок с моим именем и телефоном, и рукой NN было написано: передать Бенци Парзену лично в руки! Нет, она не заглядывала в папку, ей неинтересно, что там. Наверное, какая-то писанина NN, на которую он постоянно тратил кучу времени (теперь меня резануло слово "писанина"). В общем, если у меня есть желание, я могу приехать к ним домой не позднее завтрашнего вечера и забрать папку. Почему так срочно? Послезавтра в их районе вывозят габаритный мусор, и они с Моше решили уже заодно вынести все бумаги. "С Моше?" — зачем-то спросил я, но дама не смутилась и объяснила, что Моше — это ее друг, и скоро они съезжаются, чтобы жить вместе… Голос ее при этом несколько потеплел. "А как дети?" — поинтересовался я, и мне ответили, что дети ладят с Моше прекрасно, вы же знаете, какие это замечательные отцы — израильтяне восточного происхождения. Собственно говоря, спрашивая о детях, я имел в виду нечто другое, но уточнять не стал.
Разумеется, я выразил готовность забрать папку и вечером того же дня притормозил на тесной, заставленной машинами по обеим сторонам мостовой улочке старого района, где нет ни намека на свободную стоянку, где унылые пятиэтажки песочного цвета, с потеками на никогда не штукатуренных стенах, смотрят на вас своими запыленными пластиковыми жалюзи, будто спрашивая: чего приперся? Вот уже и сзади бибикнули: вдвоем тут никак не разъехаться. Со вдовой NN я созвонился еще с дороги, и она уже ждала меня на тротуаре. Она оказалась симпатичной ухоженной блондинкой лет тридцати пяти. Полноватые ноги были скрыты легкими летними брюками, зато пышная грудь призывно выглядывала из глубокого разреза легкомысленной маечки. В руках женщина держала папку из дешевого переработанного картона с растрепавшимися завязками. Мы чисто символически поприветствовали друг друга, и она буквально забросила папку в салон моей машины: сзади уже гудели непрерывно, подсаживая аккумулятор, задерживаться было неловко. Я набрал скорость, повернул направо и навсегда покинул район, где, как оказалось, жил и умер NN.
Теперь о содержимом папки. Чтение романа (полагаю, что этот текст можно назвать романом, пусть и небольшим), напечатанного на лазерном принтере с обеих сторон страницы, 12-м шрифтом, через полтора межстрочных интервала, заняло у меня несколько дней. Текст явно редактировали: иные слова были зачеркнуты и заменены синонимами, два-три абзаца перечеркнуты вовсе. У меня создалось впечатление, что автор (если, конечно, правка принадлежала NN — его почерка я не знал, в эпоху смартфонов и мессенджеров мы утрачиваем навыки каллиграфии и перестаем узнавать друг друга по характерным завитушкам на бумаге) пытался подогнать свой текст под требования какого-то издателя, но, видимо, безуспешно. 