РуЛиб - онлайн библиотека > Хватов Вячеслав > Альтернативная история > Охота на Сталина > страница 13
Читаем онлайн «Охота на Сталина» 13 cтраница
потом «я осознал свою вину перед всем советским народом» и «готов понести суровое наказание». Тьфу. Вот бы нам сюда настоящего немецкого шпиона, матерого… Но опять эти олухи его упустили. Кстати, не записали мы с тобой, гражданин Сказочников, его приметы. Ну-ка давай, колись, — лейтенант постучал по стакану ложкой, и встрепенувшийся сержант передвинул каретку печатной машинки, демонстрируя готовность печатать.
На вокзале, в ожидании, когда к составу, перевозящему раскулаченных с юга украины, прицепят три вагона для перевозки заключенных, группу политических из Ворошилограда и области загнали в отстойник для скота. — Там вам самое место, — ухмылялись конвоиры. Просидев несколько часов под проливным дождем, он так и не смог согреться и уже в пути, лежа на верхнем ярусе нар, несколько раз просыпался от холода. Это уже потом Петр научится спать буквально лежа в луже воды или в продуваемом насквозь бараке, и даже стоя на ледяном ветру в заменяющих карцер полузатопленных развалинах церкви, а пока он выжил, и то ладно. Как выжил в том Усть-Илимском «карцере», откуда в барак мало кто возвращался. Вот и с поезда на третий день сняли пять окоченевших трупов, а до станции назначения не доехала и вовсе треть заключенных. Впрочем, не лучше обстояли дела в теплушках, под завязку набитых раскулаченными. К концу пути там стало заметно свободнее. Кто-то умер в пути, а кто-то сдуру сиганул на ходу прямо в бескрайние снега, которые пассажиры этого поезда только и могли созерцать на протяжении последних дней. Но не только холод косил людей налево и направо. Голод. Он довершал черное дело, начатое матушкой зимой. Да, несмотря на начало октября, здесь на севере уже вступила в свои права настоящая зима. С едой становилось все хуже и хуже. То ли заключенных выжило больше, чем рассчитывало лагерное начальство, то ли сквозь жирные пальцы начпрода просачивалось слишком уж много отнюдь не жирной лагерной пищи. Только в помятых мисках заключенных с каждым днем плескалось все меньше и меньше баланды, которую язык не поворачивался назвать супом. Вскоре Сказочников поймал себя на мысли, а не попробовать ли сварить что-то вроде похлебки из коры тех редких осинок, которые не пустил на дрова ленивый лагерный начхоз. Жрут же лоси кору эту. Наивный. Той коры давно уже и след простыл. Не один он такой умный.
— Че встал бля? — сопроводив свой вопрос смачным пинком, конвоир вмиг вывел его из задумчивости. Хорошо еще прикладом не охерачил. — Сказочников, не мешкая схватил чурбак и поспешил к телеге. Уже вторую неделю он вкалывал на считавшейся легкой работе — собирал для начхоза (между собой лагерные называли его начвором) на лесосеке отходы, так сказать, основного производства. От этой «легкой» работы его руки были похожи на расплющенные клешни, а спина болела уже всегда. На эту самую «легкую» работу отправляли проштрафившихся лагерных шестерок. Вот так вот. Но все-таки ему повезло. Уж неизвестно за какие такие заслуги его перевели на хозработы, (тем более он только-только из карцера) но еще пару недель на лесосеке, и лежать ему сейчас с надорванным пупком в лазарете. Долго бы он там не пролежал, потому что в бараке, называемом лазаретом, кроме грязных, не единожды стиранных бинтов, пары коробок хинина и ржавого бочонка с водой ничего не было. — Ну бля, сука, не хочешь работать? — удар прикладом швырнул Петра на землю, где он как рыба, хватая ртом воздух стал отползать в сторону, опасаясь, что конвоир начнет бить его ногами. Но тот достал пачку «казбека» и, глядя своими рыбьими глазами сквозь Сказочникова, произнес, — еще пару таких закидонов и тебе не поможет даже твой… — но тут же осекся, будто вспомнив о чем-то, и совсем уж по-домашнему проворчал, — все думаешь, сука. Умный очень. Много тут вас, умников по нарам гниет. Вон в седьмом бараке аж целых три профессора и один генерал. Они по началу тоже все умничали, а теперь ничего, сортиры драят как и все. На следующий день Сказочников едва встал с нар — так болела спина. К вечеру, когда Петр в полусогнутом состоянии ковылял из столовой, ему показалось, что он видит в узком проходе между двумя бараками отчаянно машущего ему лагерного шныря. Кузьмича, за его стукачество, все ненавидели, но боялись. Ссориться с ним было смертельно опасно. Не один возбухавший на него зек был найден с проломленной головой возле забора или в канаве, не один был застрелен при попытке к бегству, хотя бежать никуда не собирался. Да и не куда тут бежать. Тайга на сотни километров. Многие просто пропадали. Поэтому, решив не искушать судьбу, Петр поспешил в узкий проход. — Слышь долдон, (это так здесь называли Петра за его долговязую фигуру) с тобой тут один шкет из вольнонаемных покалякать желает. — На предмет чего? — А я знаю? Мне тока передать тебе велели. Так что слухай. Завтра идешь на Семеновскую вырубку. У молодого ельника притворись, что у тебя живот скрутило и в кусты.
На вокзале, в ожидании, когда к составу, перевозящему раскулаченных с юга украины, прицепят три вагона для перевозки заключенных, группу политических из Ворошилограда и области загнали в отстойник для скота. — Там вам самое место, — ухмылялись конвоиры. Просидев несколько часов под проливным дождем, он так и не смог согреться и уже в пути, лежа на верхнем ярусе нар, несколько раз просыпался от холода. Это уже потом Петр научится спать буквально лежа в луже воды или в продуваемом насквозь бараке, и даже стоя на ледяном ветру в заменяющих карцер полузатопленных развалинах церкви, а пока он выжил, и то ладно. Как выжил в том Усть-Илимском «карцере», откуда в барак мало кто возвращался. Вот и с поезда на третий день сняли пять окоченевших трупов, а до станции назначения не доехала и вовсе треть заключенных. Впрочем, не лучше обстояли дела в теплушках, под завязку набитых раскулаченными. К концу пути там стало заметно свободнее. Кто-то умер в пути, а кто-то сдуру сиганул на ходу прямо в бескрайние снега, которые пассажиры этого поезда только и могли созерцать на протяжении последних дней. Но не только холод косил людей налево и направо. Голод. Он довершал черное дело, начатое матушкой зимой. Да, несмотря на начало октября, здесь на севере уже вступила в свои права настоящая зима. С едой становилось все хуже и хуже. То ли заключенных выжило больше, чем рассчитывало лагерное начальство, то ли сквозь жирные пальцы начпрода просачивалось слишком уж много отнюдь не жирной лагерной пищи. Только в помятых мисках заключенных с каждым днем плескалось все меньше и меньше баланды, которую язык не поворачивался назвать супом. Вскоре Сказочников поймал себя на мысли, а не попробовать ли сварить что-то вроде похлебки из коры тех редких осинок, которые не пустил на дрова ленивый лагерный начхоз. Жрут же лоси кору эту. Наивный. Той коры давно уже и след простыл. Не один он такой умный.
— Че встал бля? — сопроводив свой вопрос смачным пинком, конвоир вмиг вывел его из задумчивости. Хорошо еще прикладом не охерачил. — Сказочников, не мешкая схватил чурбак и поспешил к телеге. Уже вторую неделю он вкалывал на считавшейся легкой работе — собирал для начхоза (между собой лагерные называли его начвором) на лесосеке отходы, так сказать, основного производства. От этой «легкой» работы его руки были похожи на расплющенные клешни, а спина болела уже всегда. На эту самую «легкую» работу отправляли проштрафившихся лагерных шестерок. Вот так вот. Но все-таки ему повезло. Уж неизвестно за какие такие заслуги его перевели на хозработы, (тем более он только-только из карцера) но еще пару недель на лесосеке, и лежать ему сейчас с надорванным пупком в лазарете. Долго бы он там не пролежал, потому что в бараке, называемом лазаретом, кроме грязных, не единожды стиранных бинтов, пары коробок хинина и ржавого бочонка с водой ничего не было. — Ну бля, сука, не хочешь работать? — удар прикладом швырнул Петра на землю, где он как рыба, хватая ртом воздух стал отползать в сторону, опасаясь, что конвоир начнет бить его ногами. Но тот достал пачку «казбека» и, глядя своими рыбьими глазами сквозь Сказочникова, произнес, — еще пару таких закидонов и тебе не поможет даже твой… — но тут же осекся, будто вспомнив о чем-то, и совсем уж по-домашнему проворчал, — все думаешь, сука. Умный очень. Много тут вас, умников по нарам гниет. Вон в седьмом бараке аж целых три профессора и один генерал. Они по началу тоже все умничали, а теперь ничего, сортиры драят как и все. На следующий день Сказочников едва встал с нар — так болела спина. К вечеру, когда Петр в полусогнутом состоянии ковылял из столовой, ему показалось, что он видит в узком проходе между двумя бараками отчаянно машущего ему лагерного шныря. Кузьмича, за его стукачество, все ненавидели, но боялись. Ссориться с ним было смертельно опасно. Не один возбухавший на него зек был найден с проломленной головой возле забора или в канаве, не один был застрелен при попытке к бегству, хотя бежать никуда не собирался. Да и не куда тут бежать. Тайга на сотни километров. Многие просто пропадали. Поэтому, решив не искушать судьбу, Петр поспешил в узкий проход. — Слышь долдон, (это так здесь называли Петра за его долговязую фигуру) с тобой тут один шкет из вольнонаемных покалякать желает. — На предмет чего? — А я знаю? Мне тока передать тебе велели. Так что слухай. Завтра идешь на Семеновскую вырубку. У молодого ельника притворись, что у тебя живот скрутило и в кусты.
Конец ознакомительного отрывка