Хаксли Олдос Леонард.

ХАКСЛИ (Гексли) Олдос Леонард
(1894-1963)
26 июля 1894, Годалминг, графство Суррей — 22 ноября 1963, Лос-Анджелес, английский писатель. Брат Дж. С. Хаксли. Интеллектуальные романы «Желтый Кром» (1921), «Шутовской хоровод» (1923) и «Контрапункт» (1928) — об идейном и духовном кризисе современной цивилизации. Антиутопии «О дивный новый мир» (1932), «Обезьяна и сущность» (1948) — сатира на тоталитаризм, стандартизованный образ жизни «общества потребления». Смятение и тревога за будущее общества, неверие в социальный прогресс и духовный потенциал личности (роман «Гений и богиня», 1955) привели Хаксли к мистицизму, исповеданию идей буддизма (роман «Остров», 1962).
* * *
Из семьи естествоиспытателей
Внук выдающегося биолога Т. Г. Хаксли (Гексли), питомец Итона, учился затем в Бейллиоле, одном из наиболее престижных колледжей Оксфордского университета. В отличие от своего старшего брата Джулиана, который стал видным биологом, а в 1946-48 возглавлял ЮНЕСКО, Олдос отказался от поприща естествоиспытателя, традиционного для его семьи. Однако в его произведениях постоянно возникают мотивы, родственные философской проблематике, которую сделало особенно актуальной развитие естественных наук и новых технологий в 20 в.
Плохое зрение не позволило ему принять участие в Первой мировой войне, на которую он стремился попасть добровольцем. В книгах Хаксли, появившихся по ее окончании, романах «Желтый Кром» (1921) и «Шутовской хоровод» (1923) тем не менее выразилось то же самое чувство социальной и духовной катастрофы, которое было вынесено из окопов его сверстниками, воевавшими по обе стороны фронта, и определило тональность литературы «потерянного поколения».
Своим путем
Еще в годы войны он написал стихотворение в прозе «Карусель», где главенствует метафора убыстряющегося движения по кругу, который заставляет вращаться сидящий у пульта машинист-олигофрен. Однако отчаяние и безверие, выражаемые с помощью такой символики, присущи лишь раннему творчеству Хаксли, когда он видел свое призвание в поэзии. Как прозаик он нашел себя, обратившись к поэтике трагифарса, чуждой писателям «потерянного поколения». Подобно им, глубоко пессимистически воспринимая современную историю, Хаксли воплотил свое видение в формах смехового искусства с подчеркнутыми элементами острого гротеска, памфлета, шаржа.
Позиция Хаксли типична для литературы, рожденной травмирующим опытом Первой мировой войны, но выражена художественными средствами, придающими уникальность его свидетельству о состоянии радикального кризиса веры и духовного шока, переживаемого миром в эту эпоху. Сюжеты двух его первых романов строятся на мотиве розыгрыша, который граничит с циничным и жестоким шутовством. Практически лишенные строго выстроенной фабулы, представляющие собой цепочку как бы произвольно выхваченных эпизодов будничности первых послевоенных лет, «Желтый Кром» и в особенности «Шутовской хоровод» (названный по строке из К. Марло — «шутовская процессия уродцев, схожих с козлоногими сатирами») представляют собой синтез бурлескного и драматического начала. Впоследствии он станет непременным отличительным знаком повествования Хаксли, к какой бы проблематике он ни обращался.
Сложный и беспощадный мир Хаксли
В его прозе действительность показана как амальгама самых разнородных характеристик. В сознании персонажей болезненные воспоминания о войне и ожидания новых сокрушительных потрясений смешиваются с жизнелюбием, проявляющимся в вызывающе пошлых формах, и с ничтожными карьерными амбициями. В мире, изображенном Хаксли, печаль и подавленность неотделимы от мелочности и моральной апатии, намечающиеся драмы увенчиваются развязками, достойными буффонады, а фарс пронизан мизантропическими настроениями. Внешне совершенно хаотичная картина приобретает целостность благодаря использованию поэтики монтажа. Хаксли явился одним из ее пионеров в литературе 20 века.
Она особенно виртуозно применена в романе «Контрапункт» (1928), содержащем выразительный «коллективный портрет» лондонского интеллектуального мира в послевоенную пору, показываемого с язвительностью, не пощадившей и таких близких автору людей, как Д. Г. Лоуренс. Окрепшее убеждение Хаксли в том, что его эпоха знаменует собой анемию духа, эклектику в культуре и банкротство либеральных идеалов, которым продолжают поклоняться только по инерции, передано в романе многочисленными сценами, дающими ощутить душевную опустошенность и нравственную апатию, ставшие метой времени.
В обществе, пленником которого осознает себя герой книги — писатель, задумавший роман об окружающей его среде и решивший назвать книгу «Бестиарий», преобладает страх перед горькими истинами о жизни, лишенной гармоничности и осмысленности. Понимание реальной природы вещей подменено произвольными фантазиями о мире, и эти химеры, принимаемые за истину, непоправимо деформируют сознание людей, понятия и принципы, на которых строятся их отношения. Среда, описанная Хаксли, находится во власти иллюзий и стереотипов, порождающих фантастические представления о реальности, которые приводят то к жалкому аморализму, то, напротив, к почитанию давно омертвевших этических табу. Неизбежной расплатой за этот убогий маскарад становится ощущение беспомощности в столкновениях с реальной жизнью.
Центральная коллизия романов Хаксли определяется несостоятельностью ригористичного или, наоборот, циничного сознания его персонажей, когда оно подвергнуто испытанию повседневностью, ниспровергающей — то в комических, то в жестоких формах — фикции, которыми ее пытались подменить. Композиция повествования как контрапункта, позаимствованная, по всей вероятности, из квартетов Бетховена и впоследствии с некоторыми вариациями используемая в большинстве произведений Хаксли, призвана, говоря словами героя «Контрапункта», передать «перемены настроений, резкие переходы... комическое, неожиданно проскальзывающее среди потрясающей трагической торжественности». Подобный тип повествования идеально отвечал и философским воззрениям Хаксли, для которого реальность никогда не составляла целого, но была примечательна как раз совмещенностью антагонистичных тенденций и особенностями его художественного мышления.
В жанре антиутопии
Присущий ему интерес к чисто философской и социологической проблематике наиболее последовательно воплотился в антиутопии «О дивный новый мир» (1932), насыщенной узнаваемыми звуками Шекспира («Буря») и Свифта (Академия в Лагадо из «Путешествия Гулливера»). Книга Хаксли, явившаяся прямым продолжением эксперимента Е. И. Замятина, предпринятого в романе «Мы», предстает как произведение, давшее начало жанровой традиции, которая получила большое развитие в антиутопиях Дж. Оруэлла и других прозаиков 1940-50-х годов. Под пером Хаксли возникла гнетущая картина общества восторжествовавшей технократии, для которой прогресс синонимичен полному отказу от духовного многообразия и подавлению всего индивидуального во имя социальной стабильности, материального благополучия и стандарта, несовместимого с мыслью о свободе. Действие, перенесенное на много столетий вперед, в Америку «эры Форда», насыщено прямыми отголосками тревог, вызываемых у Хаксли усиливающейся обезличенностью, которую он воспринимал как прямое порождение его эпохи с ее расшатанными этическими нормами, создающими богатую питательную среду для тоталитарных режимов.
Поздние произведения
Неприятие общества, считающего допустимым и оправданным моральный релятивизм и готового смириться с духовной нивелировкой, постоянно чувствуется и на страницах романа «Слепой в Газе» (1936), где впервые появляется тема поисков надежной этической доктрины за пределами миропонимания, типичного для европейской интеллектуальной традиции. Это важнейшая тема поздних произведений Хаксли: как беллетристических (роман «И после многих весен», 1939; утопия «Остров», 1962), так и написанных в жанре моралистического трактата («Врата восприятия», 1954). Хаксли с годами все более тяготел к учению об истинных и иллюзорных ценностях бытия, сформулированному философами Древней Индии, и к стоицизму буддийского толка. Отчетливее выявилась по преимуществу моралистическая природа его прозы, поверхностно толковавшейся как явление сатиры. Вынужденный по состоянию здоровья в 1937 навсегда покинуть Англию, переселившись в Калифорнию, где происходит действие ряда его произведений последнего периода, он под конец писательского пути и в творческом отношении оказался близок скорее эстетике интеллектуального романа французского и немецкого типа, чем классической английской традиции романа нравов и социальной среды.