Читаем онлайн «Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены» 12 cтраница

домовую церковь, принадлежавшую некогда семье Беатриче. Согласно легенде, именно неподалеку от нее Данте встретил впервые любовь своей жизни. В церкви в это время проходила выставка детских рисунков. Их главным героем, конечно же, оказался увенчанный лавровым венком поэт в неизменном красном облачении. Но поскольку время было рождественское, часть рисунков изображала приличествующих случаю Богородицу, Иосифа, ясли с окружившей их разнообразной живностью и пришедших поклониться Спасителю волхвов. Мое внимание привлекла одна из картинок, на которой непосредственно у яслей красовался… Пиноккио. Я поначалу не поверила своим глазам. Потом поняла, сколь примечательна эта неожиданная контаминация: в воображении ребенка не только восточных магов, но и героев детских сказок путеводная звезда тоже привела к младенцу Христу. В этом было что-то удивительно трогательное. Не думаю, что неведомый мне автор, нарисовавший поклоняющегося Иисусу Пиноккио, станет ревностным католиком, но могу точно сказать, что его жизнь протекает в рамках некоей традиции, которая не прерывалась ни для его родителей, ни для его бабушек и дедушек.

«Мне надо вернуться в Лондон пораньше, – говорит мой английский друг, – моя дочь поет в хоре carols (рождественские гимны). Она очень обидится, если я этого не застану». «А вы пели carols?» Собеседник удивленно поднимает брови.

В России мы имеем дело с феноменом «прерванной традиции», и концы ее все никак не могут срастись. Она или неистово отвергается, или с мракобесным фанатизмом консервируется. Отечественный атеист станет петь в церковном хоре разве что под страхом смертной казни, зато православные неофиты в четырех случаях из пяти готовы произнести сакраментальное: «Дайте мне перекреститься, а не то в лицо ударю». Попытка «возвращения к истокам» не объединяет, а, напротив, раскалывает общество, мучительно (и пока что тщетно) пытающееся обрести единые для всех ценности, а вместе с ними и свою идентичность.

Не только церковные, но и государственные праздники этому единению совершенно не способствуют.

Они:

– или проходят в народном сознании под сохранившимся от былых времен грифом «Спасибо партии родной за то, что дарит выходной» (что за День независимости отмечаем мы 12 июня? От кого независимости? От Таджикистана с Киргизией, что ли? Да неважно – главное, что на работу идти не надо);

– или почитаются странным нововведением (годовщина какого именно события отмечается 4 ноября в День народного единства, большинство россиян знает смутно; старшее поколение твердо помнит, что раньше 4-е ноября праздновали 7-го).

Или вот новогодние праздники. По сей день в школах, ДК, музеях и прочих образовательно-культурных заведениях нашей по-прежнему необъятной родины Снегурочки по-прежнему спрашивают у детей, куда же делся Дедушка Мороз. Дети выводят на чистую воду Лешего, посрамляют Бабу-ягу и разоблачают лже-Мороза. Это трогательно. Нет, правда… Я тоже кричала в детстве: «Елочка, зажгись!» И родители мои в своем детстве кричали. И родители моих родителей… Они, впрочем, не кричали.

В России елка новогодняя. Во всех прочих странах она рождественская. Она и у нас-то стала новогодней лишь во второй половине 1930-х, когда заклейменные в ходе бурной антирелигиозной пропаганды дерево с украшениями и Дед Мороз с мешком подарков были реабилитированы, секуляризованы и запущены вместе с пятиконечной звездой в массовое детское сознание.

Шли годы. Мы уже в другой (даже называющейся по-другому) стране. Никакой антирелигиозной пропаганды. Никаких, упаси бог, гонений на церковь. Она сама давно уже готова учинять гонения. Но новогодняя елка по-прежнему горит кремлевской пентаграммой. И ни одному ребенку ни на одном из российских елочных праздников даже не намекают, что подарки из дедморозовского мешка символизируют дары волхвов, поднесенные младенцу Христу в Вифлеемских яслях. Странное противоречие.

Нет на Западе человека, который с детства не знал бы, что смыслообразующим событием всех елочных гуляний и хороводов является рождение Спасителя (а не поиски пропавшего Деда Мороза). И их Санта Клаус, как ни крути, это все же Святой Николай. И на елках у них горит не кремлевская, а Вифлеемская звезда. И дети в Рождество идут в церковь, а не в музей, ДК или Колонный зал Дома союзов. И церковь в это время так нарядна. В ней такие вертепы. Они так притягивают детский взор.

Знакомство человека с Евангелием куда правильнее (и проще, и приятнее) начинать с рождественских праздников, а не с насаждения в школах Закона Божьего, который и в дореволюционное-то время был одним из самых нелюбимых предметов (причем везде, даже в бурсах). Но нет. О Законе Божьем у нас идут споры, а о том, что елка рождественская, а вовсе не новогодняя, речи нет. Рождество – это скучная трансляция службы по ТВ. Детские радости и подарки – в другой директории. Даже учитывая объективные сложности, связанные в России с несовпадением светского и церковного календарей, это