Читаем онлайн «Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены» 13 cтраница

поразительно.

Все эти наши елочные праздники (включая самые интеллигентные в самых продвинутых «музеяхименипушкина») есть печальное дежавю. Ежегодное и узаконенное в сознании всех россиян воспроизводство советчины.

Став взрослым, англичанин, немец или итальянец может веровать или не веровать в Бога, воцерковиться или не воцерковиться, но события христианской истории, сформировавшие так или иначе европейское сознание, входят в его жизнь сызмальства. Входят легко, радостно, без скучной назидательности. Не случайно же один из главных атеистов современности – оксфордский профессор Ричард Докинз заявил как-то раз, что он тоже с удовольствием поет рождественские гимны. И ведь Докинза можно понять. Самого закосневшего в неверии человека вряд ли могут не тронуть вид матери и ребенка, окружающих их животных, восточных магов, звездного неба. В самом антураже этого христианского праздника заключена пленительная красота. Кто бы ты ни был, в Рождество «…и младенца, и Духа Святого / Ощущаешь в себе без стыда. / Смотришь в небо и видишь – звезда».

Майдан: эстетика протеста

11/07/2014

Один из номеров журнала «Театр» за 2014 год я решила посвятить Украине.

Меня спросили: зачем – разве там есть сейчас хороший театр?

Я ответила: мы хотим узнать, что там есть. Не возвысить, не унизить, не развенчать, не воспеть – просто понять и разобраться, что происходило в культуре близкой нам географически, этнически, всячески стране в последние двадцать пять лет.

Меня спросили: а почему вы спохватились сейчас? Я задумалась.

Я стараюсь ответить на этот вопрос по возможности честно.

Потому что Украина попала в фокус истории. Потому что мы так долго живем рядом, что уже научились друг с другом воевать. Потому что пора изживать постимперский комплекс: мы тут представители великой державы, а вы там, собственно, кто?

Но это только часть правды.

Правда в том, что национальные особенности той или иной культуры мне как театроведу становятся все менее и менее интересны. Я вообще не верю, что они в современном искусстве что-то по большому счету определяют. В каких-то его низовьях, наверное, да, а вот в верховьях уже нет. Даже в таком коллективном искусстве, как театр, они перестали играть решающую роль. Так ли, в конце концов, важно знать, что Робер Лепаж – канадец, Роберт Уилсон – американец, Кристоф Марталер – швейцарец, а Иво ван Хове – голландец? И какие такие национальные традиции воплотились в их творчестве? Вы знаете что-нибудь о канадских театральных традициях? Я – нет.

В нынешней культурной ситуации наследники больших культур не имеют никаких преимуществ перед наследниками малых. Более того, кажущееся преимущество нередко становится бременем, великие традиции – веригами, сознание исключительного величия порабощает сильнее любых комплексов неполноценности. Почитайте наш проект «Основ государственной политики в области культуры» и убедитесь, что мы прямо-таки раздавлены своим величием.

Я не могу вспомнить ни одного заметного современного режиссера, композитора, писателя, который являлся бы выразителем национального духа своей страны. В эпоху романтизма таких было большинство. В эпоху неоромантизма и символизма они встречались, и часто. В середине XX века тоже встречались, но уже редко. Сейчас решительно никто не приходит на ум.

Современный художник почти всегда гражданин мира и почти всегда безродный космополит. И это никакая не глобализация: глобализация не имеет отношения к искусству – она имеет отношение к масскульту. Это совершенно иной процесс, обратный глобализации. Я бы назвала его «индивидуализация». Все, что раньше детерминировало личность вообще и творческую личность в частности (место рождения, национальность, раса, принадлежность к той или иной социальной страте), перестает играть решающую роль. Мир современной культуры – это мир без границ. И весь вопрос в том, насколько тот или иной художник готов существовать в этом мире без границ, а та или иная страна готова терпеть у себя такого художника.

Еще недавно казалось, что Украина в этом вопросе недалеко ушла от России. А уж болезни российского театра и вовсе протекали у наших соседей в острой форме с осложнениями. Доставшаяся в наследство от советских времен неповоротливая и громоздкая театральная система была еще более неповоротливой и громоздкой, чем у нас. Терпимость к своим «безродным космополитам» ничуть не выше, чем у нас. Консервативные тенденции еще консервативнее наших. Раздутые театральные труппы еще более раздутыми (говорят, в штате Театра Ивана Франко числится пятьсот человек – ох, мамочки!). Самый известный украинский режиссер – Андрий Жолдак – предпочел переехать в Германию. Самый известный режиссер, оставшийся в Киеве, – Влад Троицкий – оказался фактически лишен господдержки. Арт-акционизм подвергался примерно таким же притеснениям, как и в России.

А потом случился Майдан. И мы увидели другую Украину.

Я оказалась там, когда Янукович уже

Конец ознакомительного отрывка

Купить и читать книгу!