Читаем онлайн «АУА» 2 cтраница

лодки, собаки Милорд, как не нарваться на неприятности, оставаясь честным, как сделать светлой тьму, найти веру и не замерзнуть на Севере. Было только одно требование: не говорить, что Ахматова — жирная гусыня. И Коваль ничего подобного никогда не говорил. Коваль — достойный член этой Компании. Я стою за ее воротами и говорю об этом спокойно и строго, с любовью к творчеству Коваля.

Виктор Ерофеев

Монохроники Юрия Коваля

Монохроники — это какой-то новый (для меня) жанр. Ясно, что это не дневник, ежедневные записи для меня невозможны, тогда пришлось бы бросить всю работу и писать, и рисовать только монохроники. И все-таки кое-что есть в них и от дневника. Записи автобиографичны, хотя иногда я считаю возможным переиначить события, взглянуть на них глазами художника.

Во многом монохроники — это случайный сбор. Захотелось что-то записать, нарисовать — «Монохроники»! Точной системы моей жизни в них нет, есть, наверное, какое-то общее движение.

Страницы монохроник я охотно предоставляю друзьям, пусть они пишут и рисуют что хотят. Однако «Монохроники» это не «Чукоккала», это не рукописный журнал, это все-таки неполная и разрозненная, но хроника моей жизни.

Многое уходит, не попадает в «Монохроники». Помогают рисунки — наброски — бумажки. Они, сделанные в точное время, точно напоминают о нём.

Разбирая материалы к «Монохроникам», вижу — у меня больше рисунков, чем записей. Рисунок, это, конечно, тоже запись, но понятная порой только мне.

«Монохроники» — это чтение и воспоминание в старости, это — попытка сохранить и свою и чужую руку, попытка, которая всё равно обречена на неудачу.

Повсюду, под Москвой, очень много рябины. Зрелые полные гроздья. Какой-то рябиновый год.

Не успевши выехать из Москвы и не доехавши до Загорска, купили для смеху и наслаждения ящик помидоров. Рябина и помидоры чем-то похожи меж собой.

Рябиновые годы, как я знаю, случаются редко. Я помню несколько за свою жизнь. Годы эти не были для меня безмерно счастливы, зато уж пожалуйста — сколько угодно рябины.

* * *

Шёл священник в синей рясе. Пузатый, шёл быстро и величественно. Вдруг он встретил другого в чёрной рясе. Они поцеловались. А потом Синий поцеловал у Чёрного руку. А Чёрный руку Синему не целовал. Жаль, не успел я нарисовать Чёрного.

До Загорска у нас грелись тормоза переднего контура. После Загорска — перестали. Не свеча ли, поставленная Николе, помогла намъ?

Но — так уж получилось.

…Измученные Москвою, счастливые, оказались мы в Плуткове. Отчего-то всегда так трудно выбраться из Москвы, а вырвешься — сразу счастье.

Светлые проточины

Поздним вечером, час назад, ну в пол-одиннадцатого — пошли прогуляться. Деревня Плутково освещена — горят фонари над чудовищной разъезженной дорогой. Грязь, изрубленная тракторами. …Вдруг справа за забором я увидел темные глыбы. Это были лошади со светлыми проточинами на носу. Светлые проточины. Мы остановились, а лошади подошли к забору. Мы стояли в темноте напротив друг друга. Три лошади со светлыми проточинами на носах, и мы без проточин. Мы говорили им, что нет у нас ни сахару, ни хлеба. Они слушали нас и, кажется, шептались. Нам было приятно стоять так друг напротив друга.

Счастливо и бездумно ночевали в Плуткове. Долго сидели за ужином. Лёва — хозяин дома — вёл себя так, будто не он, а каждый из нас хозяин. Это его качество. Тикали ходики на стене — забытое спокойствие дома и неожиданное спокойствие души.

…слышал ночью, как бьют по заборам и крышам домов гроздья рябин и падают на землю одиночные ягоды.

* * *

Мы решили провести денёк в Плуткове. С утра отправились в Сущёвский лес. Чистое солнечное утро. Мох, мох. Ёлки и мох. Мы двигались вдоль опушки, чуть перекликаясь, чуть пересвистываясь. Вадим свистел ястребом, научил меня крику гончатников. Договорились, что будем так перекликаться в лесу. Новое знание я немедленно применил на деле, получилось как-то дико. Это протяжный клич, который